05.07.2005 В последние недели на долю россиян выпала череда испытаний – крупнейшая энергетическая авария в Москве, экологическая катастрофа под Тверью, эпидемия гепатита… Беда не обошла стороной и благополучную Европу – небывалая жара, наводнения… Эта серия катаклизмов еще раз показала, сколь уязвима человеческая цивилизация. О причинах такой уязвимости и о том, есть ли у нас шансы на защиту, рассказывает в беседе с главным редактором "НИ" один из самых серьезных и авторитетных специалистов по чрезвычайным ситуациям, первый заместитель главы МЧС РФ, Герой России Юрий ВОРОБЬЕВ.

– Юрий Леонидович, сегодня тема железнодорожной катастрофы под Тверью уже отошла на второй план, и общественное внимание переключилось на другие события. Но москвичей продолжает тревожить один вопрос – сохраняется ли опасность загрязнения воды в столице?

– Нет. Сегодня такая опасность полностью исключена. Мне сложно точно сказать, сколько мазута оказалось в Волге после аварии, но нам удалось блокировать и нейтрализовать это пятно. Значительную часть собрали вместе с землей непосредственно на месте аварии. Что-то откачивали уже из воды. Но масштаб работ таков, что на ликвидацию последствий этой аварии потребуется не меньше года.

– После энергетического кризиса в Москве практически сразу же обнаружились виновники – РАО ЕЭС. Чиновники всех уровней, вплоть до самого высшего, при активной поддержке прессы обрушились с критикой и на РАО, и на Чубайса. А после аварии под Тверью почему-то никто не стал так же активно призывать к ответу РАО РЖД и его руководство. Чем, на ваш взгляд, объясняется такая избирательность?

– Ну, вы же сами прекрасно знаете. Тут работают скорее субъективные факторы, не имеющие прямого отношения к реальности.

– В смысле – стойкая народная уверенность, что во всем виноват Чубайс?

– Да, что-то в этом роде. Тем более что и пресс-служба московского правительства поторопилась с обличительными заявлениями. Но последующее затем расследование причин энергетического кризиса, в том числе и силами парламентской комиссии, показало, что все, с одной стороны, проще. Это если говорить о дереве, упавшем на линию электропередач. А с другой – сложнее, если учитывать масштабы аварии и очевидную системность кризиса.

– Вот именно эта системность больше всего и тревожит. Как же так могло случиться, что в одном из самых технологичных городов России, в одной из самых эффективных на первый взгляд компаний рядовой сбой обернулся катастрофой с эффектом домино?

– Для того чтобы разобраться в этой истории, я бы предложил вам вернуться в прошлый век и посмотреть на все масштабнее. За последние сорок лет количество людей на планете выросло в два раза: с трех миллиардов до шести. И при этом тенденция роста сохраняется. Вместе с тем скорость урбанизации превышала общий рост численности населения в два раза. Так, если в 1900 году на планете был лишь один город-миллионник – Лондон, то теперь подобных городов десятки, если не сотни. При подобном уплотнении человек вынужден создавать искусственные и высокотехнологичные системы жизнеобеспечения, без которых на ограниченной территории не выжить. Поэтому нарушение любой из этих систем ведет к катастрофе. Любой. Будь то отключение воды, электроэнергии, связи, канализационной очистки… Одно звено выпадает – и весь технологический комплекс жизнеобеспечения дает сбой. Получается парадоксальная на первый взгляд зависимость – чем выше технически уровень развития, тем уязвимее человеческая цивилизация.

– Звучит, прямо скажем, не очень оптимистично. Сразу приходят на память предупреждения МЧС о тревожном 2003 годе. Тогда, накануне, вы предрекали небывалый рост техногенных катастроф из-за изношенности материальных фондов. Однако 2003 год прошел без вселенских потрясений. Что это, ошибка в прогнозе или фонды оказались долговечнее?

– Не думаю, что имеет смысл привязывать такие прогнозы к ограниченным временным рамкам. Проблема ведь несколько шире. Современная техническая цивилизация была создана примерно сто лет назад. В начале, а точнее – в первой половине прошлого века создавались и начинали развиваться различные виды транспорта, связи, коммуникаций… Строились плотины, крупные мосты, металлургические предприятия, трубопроводы, гидро- и атомные электростанции. Создавая эти сложные и крайне важные для полноценной жизнедеятельности сооружения, человек прекрасно понимал, что они не вечны и со временем придут в негодность. Материалы потеряют свои прочностные характеристики, морально, технологически и физически устареют механизмы и конструкции, срок годности которых всегда колебался где-то от 30 до 100 лет. Так, например, срок жизни атомной электростанции рассчитывался примерно на 30 лет, гидроэлектростанции – на 100 лет, железнодорожных мостов – от 70 до 100, хрущевок (помните, сколько их было построено в середине прошлого века?) – 50 лет… Вот и получается, что с началом XXI века человечество по объективным причинам вступило в эпоху постиндустриальных рисков и постиндустриальной ответственности. Именно на наш с вами век и пришлась пора окончательной изношенности – и технической и моральной – огромного количества индустриальных объектов. Если их эксплуатация была организована разумно, если своевременно и правильно проводились профилактические мероприятия и реконструкция, то ничего страшного нам не грозит. Однако человечеству свойственно легкомысленно относиться к своему будущему, и вкладывать сегодня средства в безопасность завтрашнего дня решаются далеко не все. В результате на планете в целом, и в нашей стране в частности, накапливается огромное количество своеобразных мин замедленного действия, которые предыдущие поколения оставили для нас, а уже мы готовим их для поколений будущих. Сейчас существуют серьезные вопросы по поводу множества атомных реакторов, уже отработавших свой срок, по поводу гидро- и атомных электростанций, либо уже отработавших, либо исчерпывающих свой ресурс. Такая же картина со многими трубопроводами, газопроводами, крупными промышленными объектами… И при этом одновременно продолжается создание новых инфраструктур, нарастает активность человеческой цивилизации, что, в свою очередь, вызывает серьезную цепную реакцию.

Сегодня мы можем уже совершенно уверенно сказать, что на планете наступил период изменения климата, во многом спровоцированный индустриальной активностью человека. И если наш евразийский континент испытывает это еще не очень сильно благодаря удачному географическому расположению, то на других территориях климатические аномалии все заметнее приобретают характер бедствия. А это накладывается на упомянутую выше техническую среду, и в результате мы имеем целый комплекс тревожных перспектив.

– Но таким образом получается, что мы просто обречены на череду катастроф?

– Мы обречены, что такие угрозы будут постоянно нарастать. То есть это процесс объективный и совершенно неизбежный. А противопоставить ему человек может лишь свою социальную организацию. Это означает, что он должен менять свои традиции, культуру, он должен получать новые знания и в соответствии с полученными знаниями менять свое поведение. Человек сегодня уже просто обязан обладать высокой технологической культурой, иметь более высокую культуру безопасности, он должен учитывать все риски при своем развитии и стратегические риски при стратегическом планировании. То есть если мы сегодня планируем свою жизнь на ближайшие 5, 10, 15 лет, то мы просто обязаны планировать и вероятные риски на 10, 15, 30 лет.

В последнее время, например, возобновились разговоры о том, что в России в ближайшие 20–30 лет иссякнут запасы нефти. Мнения специалистов по этому поводу расходятся, однако государство в своем стратегическом планировании должно исходить из самых неблагоприятных прогнозов и заранее моделировать минимизацию рисков. Точно так же можно смоделировать и демографические процессы. Аналитики уже сегодня предупреждают, что в ближайшие 30–50 лет население России весьма существенно сократится. Для наших громадных территорий, которые требуют и освоения, и контроля, это крайне опасно. Значит, нам уже сейчас следует создавать либо особую систему управления этими территориями, либо активнее влиять на демографическую ситуацию, стимулируя рост рождаемости, сокращая смертность, регулируя миграционные потоки. Есть разные решения этой проблемы, крайне важной для будущего России. Но все дело в том, что решать ее нужно уже сегодня. Потому что все перечисленные нами проблемы взаимосвязаны и объединены общей тенденцией – они стремительно нарастают.

Вот говорят, что сбой электроэнергии в Москве был спровоцирован выходом из строя изношенного оборудования. Но ведь это оборудование изнашивалось не в один день, не вдруг. И слабые звенья в системе возникли не в одночасье. Просто никто всерьез не занимался управлением рисками и не уделял должного внимания стратегии и профилактике.

– А что изменилось сегодня? Если учитывать, в каком состоянии находится наша экономика, наша производственная база, если вспомнить, какой объем мощностей управляется частным бизнесом, то перспективы, о которых вы говорите, более чем печальны. Ведь ни для кого не секрет, что сегодня в России значительно больше думают о приросте собственного капитала, нежели о стратегии управления рисками ради будущих поколений.

– Все дело в том, что сегодня и у государства, и у бизнеса просто нет другого выхода. Особенность глобальных рисков заключается еще и в том, что они лишены избирательности. Московский энергетический кризис ударил не только по государственным системам, но и нанес серьезный ущерб бизнесу.

У нас ведь и при социализме вся политэкономия строилась на том, что нужно создавать прибавочную стоимость. Нужно расширять производство, рынок, увеличивать количество продуктов и услуг… То есть во главе угла всегда стояли политэкономические императивы. Но теперь изменились не только времена, изменился и критический уровень рисков. Сегодня во главе угла должны стоять императивы безопасности и лишь потом – экономики. Человек должен думать о своей безопасности не в тот момент, когда беда постучалась к нему в дверь в виде энергетического кризиса, экологического или любого другого. Он должен планировать свою безопасность. Что, кстати, уже нередко делает. Покупая, к примеру, машину, вы ведь не зря интересуетесь наличием подушек безопасности, АБС, ребер жесткости… Это же не означает, что вы намерены попасть в аварию. Но свою безопасность на случай аварии уже планируете.

Точно так же должна осуществляться политическая и государственная деятельность.

– Тем не менее при любом размахе стратегического планирования рисками, при самом высоком уровне технологического развития одним из самых неизменно слабых звеньев остается человеческий фактор. Чубайс мог сколько угодно моделировать системы безопасности и совершенствовать механизм управления, а отдельно взятый рядовой электромеханик, живущий в своем параллельном Чубайсу пространстве, махнул рукой на старый искрящий трансформатор, выпил пива и пошел спать. И система ухнула.

– В том-то и дело, что при наличии стратегии управления рисками неизбежно учитывается человеческий фактор. Сегодня даже бытовые приборы уже делаются с так называемой "защитой от дурака". И начиналось это не с популярной таблички "Не влезай, убьет", а значительно раньше. Еще Ключевский писал, что, создавая города (от слова – огородить), человек себя защищал от возможных бед. Строил крепостные стены от возможных набегов. Ставил летнюю кухню в стороне от дома, чтобы снизить опасность пожара…

– Про "не влезай" помнят все, но энергокризис случился, и выяснилось, что к нему не готовы ни метро, ни больницы, ни городские системы жизнеобеспечения. Неужели нельзя было предположить, что в один прекрасный день в городе перегорит лампочка? Неужели тревожный опыт США, где два года назад из-за энергокризиса было парализовано полстраны, нас ничему не научил? А если научил, то где же были наши резервные системы питания?

– А кто вам сказал, что наши системы не сработали? Мы ведь в этом кризисе не потеряли ни одной человеческой жизни. Вот что самое главное. И резервное питание включилось там, где надо, и система связи в конечном итоге была налажена. И, что особенно существенно, социальный фактор нас не подвел. Вы ведь помните – в городе не было паники, не возникло хаоса. Люди вели себя достойно, спокойно, помогали друг другу (хотя, конечно, были и те, кто норовил заработать на беде). Мы вывели тогда из метро 12 тысяч человек, застрявших в поездах. И провели эту операцию без малейших сбоев. Значит, многочисленные тренировки были не напрасными.

В те дни я, как профессионал, получил настоящее удовлетворение, потому что увидел результат нашего труда. Увидел, как отработали спасатели, как повели себя горожане, как проявили себя даже учителя и школьники, прошедшие уроки основ безопасности жизнедеятельности. Мне было по-человечески приятно видеть, что и пресса не нагнетает ситуацию, а успокаивает людей, помогая советами, своевременной информацией. Несколько радиоканалов в прямом эфире сообщали о ситуации в городе, подсказывая, где что происходит, обращаясь к водителям с просьбой – не отказывать голосующим, не заламывать цены…

Вместе с тем авария продемонстрировала нам и массу уязвимых мест, обозначила недостатки в организации взаимодействия служб, в оперативном моделировании развития ситуации. Мы еще долго будем изучать и анализировать все детали случившегося, потому что такая практика (как и любая катастрофа, в ликвидации последствий которой мы участвовали) становится в определенном смысле школой управления рисками.

– А волна оранжевых революций в этой школе изучается? Ваше ведомство готовит себя к социальным рискам, которые могут возникнуть совершенно на первый взгляд неожиданно? Вспомним хотя бы тот же погром в центре Москвы, когда толпа футбольных болельщиков повела себя неадекватно и стала крушить все подряд под стенами Кремля и практически под окнами вашего министерства. Вы моделируете такие риски, учитываете чужие ошибки, чтобы не повторился опыт Киргизии, Андижана или Манежной?

– Подобным моделированием должны заниматься другие ведомства. А у нас своя задача – приходить на помощь людям, которые оказались в беде. Кто бы это ни был. И от чего бы ни пострадал. Работаем, как врачи. Мы ведь структура вспомогательная. От слова – помогать./newizv.ru/

---