15.07.2015 Военно-морская база «Плимут», резиденция королевы Великобритании и Кембриджский университет, станция «Восток» в Антарктиде – что может быть между ними общего? Правильный ответ: все эти объекты оснащены системами безопасности, произведенными российской компанией «Аргус-Спектр». Ее совладелец Михаил Левчук рассказал «Газете. Ru», почему ему доверяет английская королева, но не доверяет родное правительство.

— Михаил, список объектов, оснащенных вашими системами сигнализации и противопожарной безопасности, впечатляет. Ошибки нет? Представители английской королевы предпочли российскую систему безопасности отечественным?

— Ошибки нет. «Аргус-Спектр» выпускает более 150 наименований изделий для систем безопасности для многих стран мира включая США, страны Южной Америки и Австралию. Среди наших клиентов также школа Раттенберг в Австрии, Эдинбургский замок в Шотландии, здание сената в Лондоне, Итонский университет, лондонский офис Олимпийского комитета и Лондонская библиотека, насчитывающая 3 млн книг, включая 120 000 томов, изданных до 1851 года. В библиотеке хранятся материалы, относящиеся, в основном, к искусству, гуманитарным наукам, социологии. Представляете, какая это ответственность?

— Догадываюсь. Но не понимаю, почему выбрали для защиты этих фолиантов от пожара именно вашу компанию?

— Вам кажется, что русская электроника – это оксюморон. Что это как французский рок-н-ролл или английское вино, да? Из этой серии?

— Честно говоря, да. Чем же ваша продукция лучше английской, японской или хотя бы китайской? Или у вас просто связи при дворе королевы?

— Нет, мы начинали выходить на зарубежный рынок с того, что нашей противопожарной системой в 2008 году была оснащена база «Плимут».

— Издеваетесь, да? «Плимут», военно-морская база НАТО?

— Да, это был наш первый контракт совместно с европейскими партнерами – компанией Sterling Safety Systems. Собственно, европейские коллеги рискнули и решили оснастить некоторые объекты военной базы нашими системами. До этого там была установлена система противопожарной безопасности – громоздкая, классическая, с проводами. Мы предложили беспроводную. Дело в том, что военно-морская база – это всегда очень трудная история - с точки зрения электромагнитного шума. То есть, там стоят антенны, передатчики, приемники… Были опасения, что сигнал, если случится возгорание, элементарно потеряется. Итальянцы хотели проверить, насколько беспроводные системы устойчивы к этому. И оказалось, что намного устойчивее, чем проводные. Обнаружился и второй плюс. Беспроводные системы обладают уникальным качеством: они очень живучи. То есть, даже если пожар распространяется по объекту, эти системы живут. Провода же перегорают в начале пожара. То есть первичный очаг возгорания вы обнаружите, узнаете, где он, а куда пошел потом дым, как прошел огонь, вы не знаете. А тут видна динамика пожара. То есть система живет, пока живет хотя бы один датчик. У нас в Питере регулярно случается так: вы тушите в одном месте, а люди от дыма и угарного газа гибнут в соседнем подъезде. Европейцы за это ухватились. Они поняли, что да, действительно, это уникальное качество. Военные это особенно ценят. На эсминце Duncan проекта «Тип-45» наша техника стоит.

— А как вы смекнули, что датчики пожарные надо соединить…

— …С мобильным телефоном?

Пока Европа и Америка эволюционно развивали традиционные проводные системы, мы, поскольку были новичками на этом рынке, пришли туда и поняли: слушайте, а вот есть мобильный телефон, есть пожарный датчик, а почему бы эти технологии не соединить?

И мы сразу перешли на следующую стадию. Нам удалось применить технологии мобильных телефонов в охранной и пожарной технике. И мы выскочили вперед. То есть, кто первый встал, тот красивее оделся. Только так, не то чтобы мы какие-то гении были в этом. Софт сами разработали. Наши, молодые, ребята все придумали. Для них естественно применять новые технологии в новой среде. Мы смогли предложить рынку нечто уникальное. Несмотря на то, что, конечно, финансовых и технологических возможностей у нас было значительно меньше. Но американцы не могли с нами конкурировать, и постепенно мы их вытеснили, вместе с европейцами…

— Все равно странно, что европейцы выбирают ваши охранные системы…

— Есть еще один аргумент в пользу российского производителя. Техническая квалификация российского криминалитета значительно выше, чем та, которая на Западе. В 90-х и начале нулевых годов на рынке технических специалистов в России произошел «перегруз», и многие из них ушли в криминальный бизнес. У нас профессиональный взломщик – это нередко младший научный сотрудник из какого-нибудь НИИ, который знает, каким образом обойти простые охранные системы.

А мы, стоящие по другую сторону, просто были вынуждены придумывать технику значительно более высокого уровня, чем это делали наши коллеги в Европе или в Америке, для того, чтобы эффективно охранять объекты.

— Но в Европе немало качественного продукта предлагается и европейскими фирмами…

— Конечно. История успеха началась именно с того момента, когда у нас появился центр разработок в Триесте (Италия). Позже мы там и завод построили, второй по счету, первый – под Питером. Так вот, нам удалось собрать талантливых ребят, итальянцев, которые смогли русскую платформу «допилить» под европейские и американские нужды - от цвета пластика до расположения кнопочек в компьютерном приложении. Получился хороший «сплав». Своеобразное сочетание русских технологий, надежных как автомат Калашникова – а все мы знаем, что АК стреляет из любой грязи - и итальянского внимания к деталям, дизайна. На рынке появился продукт с уникальными качествами надежности и хорошим дизайном. И тогда продажи резко пошли вверх.

— А российские объекты оснащаете?

— Эрмитаж, Третьяковская галерея, новый Центр управления полетами во Внуково. Называю только знаковые объекты. Самые крупные контракты до сих пор в России. То есть, допустим, госпиталь ветеранов войн в Москве, на юго-западе, там стоит семь тысяч наших беспроводных устройств…

— За сколько минут можно взломать вашу охранную систему?

— Любой замок можно взломать. Вопрос - во времени. Для того, чтобы взломать нашу систему, потребуется три года. То есть, взломать – это значит сделать так, что я войду в систему, и вы об этом не узнаете. На это потребуется три года. Наша система не подлежит скрытному взлому. То есть, можно, конечно, взломать целиком дверь, находящуюся под нашим наблюдением, но тогда охранные структуры узнают об этом через 12 секунд.

— А если радиосигнал заглушить?

— Можно «положить» все радиосистемы в радиусе трех километров. Но это то же самое, что выбить плечом дверь. Охранная структура об этом узнает через те же 12 секунд, потому что тестовые сигналы перестанут приходить.

— Вы продаете свою продукцию по всему миру. Для вас слабый рубль – это хорошо?

— Слабый, сильный рубль - не влияет особенно. Компоненты мы все равно закупаем иностранные, за ту же самую валюту. Из Японии либо США. В России сейчас нехорошая ситуация. Курс серьезно скорректировался. А промышленное производство тоже упало. То есть, экономика перестала чувствовать девальвацию рубля. Это очень плохой знак.

— Поясните…

— Как было в предыдущие кризисы – 1998-го, 2008-го? Как только проседал рубль, отечественные производители начинали наращивать производство, замещать то, что закупалось по импорту.

Нам создали окно возможностей - из-за санкций, из-за девальвации рубля. Но в то же время сделали ключевую ставку такой, что эффективный кредит сейчас 25-27%. И все. И никто толком не может заниматься импортозамещением.

— Под какой процент ваша компания берет кредиты в России?

— А сейчас недоступны кредиты. Банки не дают. Притом, что мы надежные заемщики и нашей компании 22 года. Мы нормально выглядим, мы давно, допустим, в Сбербанке обслуживаемся. Но в начале года даже мы у Сбербанка не могли получить банковскую гарантию. Банковская гарантия – это не живые деньги. Это как бы рекомендация нас со стороны банка перед государством. И то мы не могли получить. Сейчас все очень жестко… Мы сейчас живем на собственные средства. То, что мы накопили раньше, на это и живем, и пускаем в оборот.

— Я брал интервью у гендиректора «Группы ГАЗ» Вадима Сорокина… Он то же самое говорил – живем на свои, кредитов не берем. И сколько вы можете так протянуть, без кредитной подпитки?

— Дело же не в том, чтобы как-то протянуть, выжить. А дело в том, что, если мы раньше для пополнения оборотных средств использовали заемные средства, и это было нам интересно, то сейчас, при той кредитной ставке, которая есть в банках, нам это неинтересно.

— А за рубежом кредитуетесь?

— Да.

Мы когда взяли кредит на постройку завода в Триесте нам его выделили под 3%, что ли, годовых. А если мы сейчас придем в наш, российский, банк, даже под строительство, минимум 17% выкатят.

Вот, это к вопросу о том, каким образом можно замещать импорт в России…

— Но есть же инструменты Внешэкономбанка, есть кредитные агентства. Они сбивают ставку по кредитам.

— ВЭБ — это хороший инструмент, но для экспортеров. В Европе и сейчас можно получить кредит под 5-6%. То есть, не 17-25%, как в России. В Европе очень «дешевые» деньги. Если ты европеец.
Мы-то продержимся. Но мы тоже живем не в вакууме. Мы встроены в цепочку. Рынок в целом падает. Покупательская способность упала как минимум в два раза. Таковы реалии 2015 года… По макроэкономическим данным, закупкам автомобилей и недвижимости видно, что люди стали в два раза меньше покупать.
Идем дальше. Государство свои инвестпрограммы тоже сокращает, как минимум, на 10-15%. Если сейчас государство не будет принимать каких-то агрессивных действий по стимулированию потребительского спроса, будет совсем плохо. На мой взгляд, одно из средств борьбы с кризисными страхами – это последовательная позиция государства по продвижению инвестпрограмм. Вот тогда понятно, на что нужно ориентироваться.

Мне кажется, что сейчас, за исключением пары строек, какой-то внятной позиции у государства нет. Власть решает, по большей части, тактические задачи, а не стратегические.

— Что делать?

— Мы сейчас вообще не реализуем никаких инвестпрограмм. Потому что непонятно, подо что их делать. Мы, как все остальные, просто ждем, а куда же вырулит рынок. Пока рынок выруливает в ситуацию, которая значительно хуже, чем в 2008-м и 1998-м. Девальвация рубля не привела к росту промышленного производства. Это очень плохо. Это значит, что есть структурные проблемы в промышленности.

— Это дно?

— Дай бог, если это дно. «Что вы думаете о завтрашнем дне? Зачем я должен думать о дне?» Есть политические проблемы. Не знаю, когда они будут разрешены, но точно не в этом году. Но есть и субъективные причины, которые вполне можно было бы решить. Основная беда сейчас – отсутствие координации. То есть, в России наблюдаются абсолютный дисбаланс и нескоординированность действий отдельных ведомств внутри правительства.

Например, у нас есть экономическая политика, промышленная политика, конкурентная политика, и так далее. И ни одна не согласована с другой.

— Например…

— Тот же самый экспорт. Я помню, сколько я шишек набил. Вот мы говорили: Внешэкономбанк, «ЭКСАР»… Прекрасные инструменты. Кредитование – раз, сертификация за счет государства – два, предоставление торговых площадей – три, патентование – четыре, экспертно-юридическая поддержка – пять. И если бы эти инструменты были раньше, то наш выход на внешний рынок не затянулся бы на 10 лет, хватило бы трех.

— Опоздали?

— Не в этом дело. Есть хорошая позиция государства в области поддержки несырьевых экспортеров. Это то, чем сейчас Петр Фрадков занимается. И в то же самое время есть Федеральная антимонопольная служба (ФАС).
ФАС выпускает методичку, в которой говорится о том, что русские экспортеры не имеют права устанавливать цены на зарубежных рынках на свои товары ниже, чем на российском рынке. Ну, вроде бы благая цель? Как это вы можете русским клиентам продавать по одной цене, а зарубежным - по другой? Но дьявол, как всегда, в деталях.
В методичке ФАС написано: в случае, если сотрудник ФАС обнаружил дисбаланс цен, он имеет право назначить русскому экспортеру оборотный штраф. До 15%. То есть, норма прибыли у меня бывает 10%. А тут мне выписывают оборотный штраф в 15%. И даже если они не назначат, я смотрю на эту методичку и говорю Петру Михайловичу: слушайте, вы извините, пожалуйста, но я не буду экспортировать. А то мне такой штраф врубят, мало не покажется. Я не готов эти риски брать на себя.

— Это пример несогласованной политики?

— Да, именно. С одной стороны, тратится уйма времени, денег и талантов людей на создание благоприятной среды для экспорта. С другой, вылезает ведомство, у которого свои ключевые... компетенции.

Если ты хочешь завоевать высокотехнологичный рынок, то зачастую ты вынужден демпинговать. Вот ты вынужден, при выходе на рынок, сначала «убить» всех, а потом уже зарабатывать.

Хотя бы просто из этих целей. Я уж не говорю про «мягкие» валюты, которые постоянно скачут. И про то, что стоимость ведения бизнеса в разных странах – она тоже разная. Административные барьеры, подключение к электросетям, воде и так далее в Европе резко отличаются от России. Даже накладные расходы здесь и там очень разные. Поэтому я имею возможность в этой стране сделать дешевле, чем в России, а ФАС меня штрафует за это. ФАС, к сожалению, из органа по развитию конкуренции превратилась в непонятно что. Российские антимонопольщики возбуждают больше дел, чем их коллеги во всех странах мира вместе взятые. Потому что они гоняются даже за самыми маленькими компаниями. А в Европе, к примеру, антимонопольщики контролируют компанию, если ее минимальный оборот - миллиард.

— У нас какой оборот попадает в поле зрения ФАС?

— В Барнауле, по-моему, на площади в центре города установили два батута. Здесь попрыгать стоит 50 рублей, и здесь, на втором батуте, - 50 рублей. Все! Это картель. Сговор! Согласованные цены. И это не шутка. ФАС выписала предписание, а потом кто-то сказал: да вы что, сдурели, отмените. Они в судах это доказывали, и ни в одной инстанции, что это картель. В Новосибирске продавцов попкорна в кинотеатре назвали монополистами. Ну, в рамках кинотеатра же это монополист? Монополист. Штраф ему!
http://www.gazeta.ru/growth/2015/07/15_a_7640053.shtml

---