05.08.2013 Директор Центра экстренной психологической помощи МЧС России Юлия Шойгу рассказала корреспонденту «Однако» Марии Разлоговой о службе «экстремальных психологов», об истории своего центра, а также о работе с сирийскими детьми-беженцами.

— Ваш центр существует почти 14 лет. Как он изменился за эти годы?

— Да, мы уже вступаем в своё совершеннолетие — точнее, в возраст получения паспорта. Действительно, в 1999 году идея создать специализированную службу, которая бы оказывала экстренную психологическую помощь людям, пострадавшим в чрезвычайных ситуациях, получила воплощение. Родилась она за 4 года до создания нашего центра, когда произошло землетрясение в Нефтегорске. Это была страшная катастрофа, масса разрушений и много погибших. Спасательные работы проводились рядом с людьми, которые потеряли близких, чьи родные пропали без вести. На нас были возложены две задачи: оказание экстренной психологической помощи людям, попавшим в чрезвычайные ситуации, а также работа с нашими сотрудниками, с теми, кто служит в МЧС России. За эти годы мы из филиала Всероссийского центра экстренной радиационной медицины выросли в большую самостоятельную организацию. Помимо центра в Москве создано ещё 7 филиалов: в Хабаровске, Красноярске, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Ростове, Пятигорске и Санкт-Петербурге.

— В чём специфика работы специалиста вашей службы по сравнению с другими психологами?

— В классической психологии с проблемой принято работать долго, потому что человек с ней уже давно живёт, он уже к ней привык, к ней привыкли его близкие. Например, боится человек летать на самолёте и выстраивает свою жизнь так, чтобы этого никогда не делать. Лишает себя возможности поехать в отпуск в далекие края, отказывается от перспективной работы, потому что она предполагает много перелетов и т.п. И чем дольше это длится, тем сложнее ему отказываться от привычных способов действия. При чрезвычайной ситуации ещё нет привычки жить с проблемой. Поэтому человек достаточно быстро может преодолеть своё эмоциональное состояние, страх, тревогу, чувство вины. И дальнейшая помощь ему уже не требуется. Он выходит из этого состояния с позитивным настроем. Есть даже такой термин — «посттравматический рост». Он чувствует, что справился, всё преодолел, что-то новое про себя понял. Он точно знает, что сможет жить дальше.

— А как вы работаете с сотрудниками МЧС? Они тоже нуждаются в психологической помощи?

— Мы стараемся сделать так, чтобы наша помощь во время чрезвычайной ситуации не требовалась, чтобы наши ребята как можно дольше сохраняли профессиональное здоровье и могли с высокой степенью качества жить, работать и помогать другим. Есть такая поговорка: «здоровье специалиста МЧС — это его профессиональный инструмент».

— Вы проводите профессиональный отбор для спасателей и пожарных?

— Да, наша задача из всех желающих работать в МЧС отобрать тех специалистов, которые по складу своего характера, по своим индивидуальным особенностям могут себе позволить работать в нашей системе. Тех сотрудников, у кого вред от хронического стресса будет минимальным. Потом специалисты МЧС в течение своей службы будут сталкиваться с психологами ещё много раз, проходить обследования после длительных и сложных командировок, при назначении на вышестоящие должности, при проведении аттестации. Помимо обследования отдельного человека мы проводим обследования целых коллективов. Так же как и у отдельного человека, у группы людей могут быть схожие проблемы.

Кроме того, мы готовим спасателей и пожарных к трудностям, которые возникают на профессиональном пути, учим использовать определённые приёмы для поддержания собственных ресурсов и здоровья, психического в первую очередь. Готовим их к встрече с пострадавшими людьми. Очень важно, чтобы наши специалисты могли правильно взаимодействовать с ними, это позволяет безопасно проводить «аварийно-спасательные работы» как для специалистов, так и для пострадавших.

— Что за люди работают в вашем центре? Как вы подбираете сотрудников?

— Официальные требования — высшее профессиональное образование и приличные базовые знания по основным дисциплинам. Если с этим всё в порядке, дальше мы обращаем внимание на мотивацию, личностные качества, интересуемся, почему человек сюда идёт. Люди определённого склада выбирают эту профессию и могут быть в ней успешными. Понятно, что ещё важна и стрессоустойчивость. При нашей деятельности очень важно уметь довести начатое дело до конца, разобраться во всех нюансах ситуации для каждого конкретного человека, каждой конкретной семьи. Зачастую какая-нибудь деталь мешает тебе спокойно спать, хотя по факту вроде бы всё сделано.

У нас был такой случай: мы искали близких одного погибшего парня. Его личность была установлена по паспорту, но за ним никто не пришёл. Только месяца через полтора мы нашли его родственников. Мальчик был из Тверской области, оказалось, что у него нет родителей, только бабушка и сестра. Они уехали куда-то в другой регион. Но мы нашли их.

— А что вы делаете с теми специалистами, у которых всё-таки сдают нервы от такой работы?

— Мы не бросаем их в беде. Чем лучше мы справились с диагностическими задачами и проблемами подготовки, тем меньше нужна коррекция, реабилитация. Она необходима в том случае, когда работа в условиях экстремальных нагрузок всё-таки причинила какой-то вред и мы наблюдаем травматические последствия у сотрудника.

— В вашем центре открыта «горячая линия» экстренной психологической помощи. Как можно помочь человеку по телефону?

— Психологическое консультирование по телефону — это достаточно старая и отработанная технология. Она впервые появилась не в нашей стране, и здесь мы тоже были не первые, кто её использовал. В «мирной» жизни, когда нет никаких чрезвычайных ситуаций, это обычный московский номер, куда звонят люди, столкнувшиеся с какими-то кризисными событиями. В жизни каждого может сложиться драматичная ситуация, с которой трудно справиться самому. Телефон работает в круглосуточном режиме, и люди могут звонить со своими личными проблемами, чтобы получить психологическую помощь.

В режиме крупной чрезвычайной ситуации мы открываем «горячую линию», оказываем информационную и психологическую помощь пострадавшим и их близким.

— Сколько звонков вы обычно принимаете?

— Если в повседневном, «мирном» режиме у нас получается 150–200 звонков в неделю, то в режиме «горячей линии» мы принимаем до 2 тыс. звонков в сутки. Интенсивность возрастает даже не в разы, а на порядки. На самом деле, «горячая линия» — это достаточно сложный, но очень эффективный способ работы, если правильно его организовать, скоординировать информационные потоки. Это технология, которая работает в обе стороны: на предоставление и на получение информации. Например, мы рассказываем потерпевшим, какие выплаты будут проводить, какие нужно собрать документы, где будет проходить опознание, в какую больницу привезли пострадавших после аварии. С другой стороны, очень большой блок информации мы получаем от тех, кто звонит. Когда мы вывозили наших граждан из зоны вооружённого конфликта в Ливии, то сначала забрали людей, которые жили в столице или смогли сами добраться до Триполи. В какой-то момент все они были вывезены, и в СМИ объявили о том, что эвакуация из столицы закончена. Но в других городах ещё остались наши соотечественники, от которых в течение 10–15 минут поступил шквал звонков на нашу «горячую линию». Благодаря такой оперативности информация в СМИ была скорректирована, чтобы было понятно, что никого в Ливии не оставят, что всех, кто хочет выехать из страны, конечно же, вывезут. Для нас это очень важно — иметь возможность корректировать свои действия по ликвидации последствий разных ЧС, получая информационную подпитку от тех людей, которые нам звонят.

— Недавно МЧС провело эвакуацию российских граждан из Сирии. Среди беженцев было много детей, не говорящих по-русски…

— В первый раз мы столкнулись с такой проблемой, когда проходила эвакуация из зоны палестино-израильского конфликта. Одномоментно в аэропорту появилась достаточно большая группа детей, которые не говорят или плохо говорят по-русски, но нуждаются в помощи. Они находились в очень тревожном состоянии, были сильно испуганы, не понимали, чего ждать дальше. Тогда мы попробовали использовать приёмы арт-терапии: при помощи лепки, рисунка, игры, кукольного спектакля попытались вступить с ними во взаимодействие и хоть как-то помочь. Потом долго хранили рисунки, которые у нас получились. На первых картинках нарисован автобус, который едет среди гор: рисунок мрачный, серый, тёмный. Явно передаёт тревогу, ощущение опасности. Но на заключительной стадии общения дети рисовали красочные радостные картинки, на которых дом, деревья, солнце. Многие лепили, делали дом объёмным, селили на дерево птиц, рядом будку с собакой. В ответ на только что возникшее эмоциональное состояние детям был предложен понятный способ справиться с проблемой. И они достаточно быстро успокоились, преодолели тревогу и страх, почувствовали себя в безопасности, что в этой ситуации для них было самым важным. После этого случая мы стали развивать эти технологии и применять их в самых разных ситуациях. Теперь, когда мы вывозим наших граждан из зоны вооружённого конфликта, рисовать с детьми мы начинаем уже в самолёте. Или даже раньше, на том аэродроме, где мы их забираем на чужой территории. Мы пробовали делать это даже в условиях мобильных госпиталей при землетрясениях, наводнениях.

— Есть мнение, что человек, однажды воспользовавшийся помощью психолога, нуждается в ней постоянно. Это миф или правда?

— Психологи нашего центра придерживаются «здоровьецентрической» модели, в противовес «патоцентрической». Проще говоря, в центре нашей работы стоит не болезнь и попытка с ней справиться, а задача помочь нормальному человеку оставаться здоровым. Наша помощь и поддержка позволяют человеку преодолеть ту историю, которая у него складывается, и жить дальше. Визитная карточка нашего центра — умение достаточно быстро справляться с проблемами и как можно скорее расставаться с клиентами. Поэтому опасаться зависимости от наших психологов не следует.

— Кто более подвержен психологическому стрессу?

— К счастью, далеко не каждый человек, попавший в какую-то травматическую ситуацию, обязательно получает травму, с которой без психолога невозможно справиться. Есть только определённая часть пострадавших, которым необходима помощь. В основном люди способны сами научиться жить в новой для себя ситуации. Наша помощь при ЧС как раз и направлена на то, чтобы помочь человеку найти ресурсы для того, чтобы эту ситуацию пережить самостоятельно. Мы пытаемся сохранять здоровье людей, а не превращать их в жертв ситуации. Часто бывает, что человеку всё время говорят: «ты болеешь, и тебе нужно жить так-то и так-то», «ты жертва, и у тебя обязательно будут проблемы». Человек привыкает жить в образе жертвы и действительно страдает, ему плохо. Такой подход не даёт человеку шансов преодолеть своё несчастье, оставить всё в прошлом, перестать быть жертвой и начать жить полноценной и полнокровной жизнью.

— Как должны работать СМИ в условиях крупных чрезвычайных ситуаций?

— Мы специально проводили исследования и выяснили, как снизить риск возникновения массовых явлений, таких как паника, агрессия, распространение слухов, который всегда присутствует при любой ЧС. Одним из самых мощных факторов, которые провоцируют все эти реакции, является некорректная информационная работа. В случае ЧС мы все прилипаем к интернету, телевизору и пытаемся понять, что происходит. Информации должно быть достаточное количество, иначе недостаток заполняют слухи и домыслы. Информация должна быть своевременной, поступать быстро и отражать существующую ситуацию. С другой стороны, она должна быть подана однозначно, то есть все эксперты должны говорить примерно одно и то же, понятным языком.

История с аварией на атомной станции «Фукусима» хорошо демонстрирует, как легко вызвать панику среди местного населения. Весь Дальний Восток был охвачен тревожными переживаниями, потому что несколько раз на дню выступали разные эксперты, говорили с использованием совершенно непонятной терминологии. Само по себе сообщение «радиационный фон на Дальнем Востоке повысился в 4 раза» уже вызывает тревогу, а то и панику. Начинаем разбираться: как это в 4 раза? Оказалось, что этот уровень в 10 раз ниже порогового значения, которое вполне себе встречается в природе, в норме.

На мой взгляд, СМИ должны рассказывать о том, что нужно делать, если вы оказались в чрезвычайной ситуации, давать людям информацию о способах защиты и правильного поведения, распространять культуру безопасности. На самом деле, все правила очень простые: пристёгиваться за рулём, посмотреть пути эвакуации, когда вы зашли в какое-то здание, держать дома огнетушитель. Если вы живёте в каком-то сейсмоопасном месте или районе, подверженном наводнениям, нужно заранее знать, что делать в экстренных случаях. Мы зачастую просто не даём себе труда соблюдать элементарные правила безопасности. Порой простые и скучные вещи, такие как огнетушитель, спасают жизнь. У вас, например, есть дома огнетушитель?

— Нет.

— Плохо. Иногда в автобусе мы видим табличку: «Выдерни шнур, выдави стекло» — непереводимая фраза, но мы настолько привыкли, что практически её не замечаем. А хорошо бы глазами этот шнур найти и понять, как его выдергивать и куда это стекло выдавливать. И поискать глазами: вдруг где-то есть молоточек, которым можно разбить стекло? Вообще наша психика — удивительно пластичная штука. В момент опасности она сама подсказывает, что делать. Вы, наверное, слышали рассказы людей, которые переживали критические ситуации? Например, за доли секунды до столкновения время как будто растянулось, человеку кажется, что всё происходит очень медленно. Именно в этот момент наш внутренний голос подсказывает нам, как спастись. Я участвовала экспертом в передаче «Я выжил», очень люблю эту программу. Как-то раз выступала женщина, которая попала в ДТП. Водителю стало плохо за рулём, он погиб, а она сидела на заднем сиденье, и внезапно время растянулось, она увидела перед глазами инструкцию из самолёта о том, как группироваться при ударе. Она так и сделала, и это, видимо, спасло ей жизнь. Очень типичный рассказ. В такие моменты мы делаем всё молниеносно — это ведь только субъективное ощущение, что время растягивается. С другой стороны, своему внутреннему голосу хорошо бы помочь, напитать его теми знаниями, которые он нам выдаст в тот самый необходимый момент.

— У вашей службы есть аналоги за границей?

— У нас серьёзная программа по международному сотрудничеству, мы рассказываем о себе, узнаём, как организована работа в других странах. По нашему примеру создаются службы в странах СНГ, уже существует программа по взаимодействию с Белоруссией, Казахстаном, Азербайджаном. С Украиной мы очень дружим. Аналоги службы есть в Европе, Америке, Китае, Японии, но они немного по-другому организованы.

Основное наше отличие от, скажем, американской системы в том, что там работает один штатный специалист и группа волонтёров, которые в случае необходимости собираются на месте и оказывают какую-то помощь. В этом подходе есть свои достоинства и недостатки. Содержать такую службу, конечно, экономически проще, но люди достаточно часто будут меняться, они будут менее квалифицированны, чем штатные специалисты. Мы пошли противоположным путём: создали сильную службу с большим количеством постоянно работающих специалистов, прошедших спецподготовку. Наш опыт вызывает большой интерес, наработано много технологий. Так что нам есть чем гордиться.http://www.odnako.org/blogs/show_27206/

---