04.09.2012 В журнале "Русский репортер" 4 сентября опубликована статья Анны Баскаковой о работе Авиалесоохраны - "Летающие пожарные. Кто тушит пожары на обломках Империи". Анна Баскакова - доброволец, сама неоднократно принимала участие в тушении торфяных, тростниковых и лесных пожаров, организовывала сбор различной техники и оборудования для пожарных и работников леса во время катастрофы 2010 года, гуманитарной помощи для пострадавших от пожаров и других бедствий. Во время пожаров 2010 года Анна познакомилась с Гринпис и в последующем принимала участие во многих делах, связанных с лесом - посадке и закладке питомников, помощи заповедникам и другим особо охраняемым природным территориям в борьбе с огнем, как вместе с Гринпис, так и с другими природоохранными и лесными организациями. Статья, опубликованная в Русском репортере, написана по итогам ее поездки летом 2012 года в Красноярский край и Республику Тыва./forestforum.ru/

Летающие пожарные. Кто тушит пожары на обломках Империи


Паша аккуратно и методично поджигает лес. С носика аппарата, похожего на маленький огнетушитель, одна за другой срываются горящие капли, в траве пролегла извилистая огненная дорожка. Пламя, вначале маленькое и нестрашное, постепенно переползает на кусты, на деревья, и вот уже старый кедр вспыхнул весь – от низа до макушки, а рядом запылала огромная лиственница. «Свечки», – восторженно произносит кто-то за моей спиной. Становится жарко и очень страшно, лес стремительно заволакивается дымом, дышать почти нечем. Деревья рядом с нами начинают падать – одно за другим, с громким треском. «Как страшно», – невольно говорю я. Мужчины в желтых куртках с надписью «Авиалесоохрана» улыбаются и отвечают: «Этот пожар – ласковый, ты верхового не видела».

Вертолет медленно, как во сне, проплывает над горящей тайгой. Десантники прильнули к иллюминаторам. Вот он – фронт пожара, распростерся по сторонам, будто река с многочисленными притоками. Интересно, это «наш»? Нет, летим дальше. Вот еще один – больше по размеру, третий, четвертый… а вот совсем огромный, ему не видно конца. Красноярский край буквально пылает, вскоре тайгу становится практически не видно из-за молочно-белого дыма. И вдруг мы приземляемся.

– Не забудь, вниз кидаем только то, что можно потом просушить, пилы и спальники – наверх, – кричит Сергей, старший группы, новичку Паше.

Вещи выгружают с фантастической скоростью, сваливая в большую кучу, я выпрыгиваю последняя и оказываюсь по щиколотку в воде. То, что сверху воспринималось как зеленый луг, внизу оказывается болотом. Десантники почему-то быстро становятся на колени возле кучи вещей, приникают к ним лицом, меня чья-то рука тоже заставляет склониться. А, понятно: взлетающий вертолет может поднять ветер, тогда вещи попросту намотаются на винт, и произойдет катастрофа.

Вертолет исчез, мы стоим на краю леса, вдали – дымное марево, телефоны не работают. Странно ощущать себя в таком отрыве от цивилизации, ведь ближайший населенный пункт, деревня Назимово, чуть ли не в сутках пешего пути, а до Енисейска час лета.

– Что, подмочила репутацию? – смеётся над моими промокшими в болоте штанами невысокий ладный десантник Антон, попутно фотографируя группу на свою маленькую «мыльницу».


Десантники Федерального резерва Авиалесоохраны летят на пожар в Енисейск. Лето 2012 года.Анна БаскаковаПожарные «Авиалесоохраны» тушат в самых труднодоступных районах, куда попросту не пройдет наземная техника, где зачастую нет даже места для посадки вертолета: в горах, на болотах, в непроходимой тайге. В большинстве случаев группа либо высаживается на парашютах, либо использует спусковые шнуры – СУ-Р. Для того, чтобы соскользнуть по тросу с сорокаметровой высоты или приземлиться в крохотный прогал между деревьями, часто в условиях сильного задымления, нужно долго и серьезно учиться, но затраченные усилия стоят того – десантники и парашютисты действительно творят чудеса. На сегодняшний день «Авиалесоохрана» – это, пожалуй, самая профессиональная структура из всех, которые борются в России с лесными пожарами.

Группа, с которой я прилетела на тушение, относится к так называемому «федеральному резерву». Резерв не связан ни с одним конкретным регионом: с ранней весны до поздней осени пожарные перемещаются по всей стране с одного пожара на другой. К ним обращаются тогда, когда все очень серьезно. И если сюда позвали «федеральный резерв», значит под Енисейском ситуация и впрямь тяжелая.

Десантники отыскивают в лесу сухое место, быстро переносят туда все необходимое для лагеря: палатки, спальники, костровое оборудование, небольшой запас продуктов. Большая часть груза так и остается лежать на лугу на случай, если потребуется переброска группы – зачем таскать лишнее туда-сюда? Лагерь, как здесь говорят «табор», сооружается на моих глазах за какие-нибудь полчаса, наверное, так же быстро строили свои палаточные города древние римляне. Мгновенно появляется стол из распиленных бревен, умывальник (ранцевый лесной огнетушитель, подвешенный на столбе с выпиленной полочкой для мыла), вырастают палатки, надуваются матрацы, разводятся два костра.

Команда, к которой меня присоединили, сама себя называет «ХОБР» – хакасский отряд быстрого реагирования. Это неофициальное название, но оно отражает суть: все участники группы, в том числе русские, родились в Хакассии, в маленьком городке под названием Таштып. Я успела заметить, что для «Авиалесоохраны» вообще характерно формировать команды по месту рождения. И, наверное, это правильно – команда получается дружная. В условиях, в которых им приходится работать, психологическая совместимость очень важна.

Я не успела увидеть, когда руководитель группы и еще несколько человек сбегали к пожару, обошли его кромку, вернулись и нарисовали карту, чтобы обсудить стратегию тушения. Поскольку бумаги под рукой не было, рисовали шариковой ручкой на бересте, расстеленной на только что срубленном столе. «Таежный космоснимок», – подумала я. И потом, когда закончили обсуждать, потихоньку спрятала этот замечательный документ, пахнущий дегтем, чтобы сохранить его на память.


Минполоса

Там, где мы сейчас находимся, нет ни реки, ни озера, и даже воду для питья – рыжую, страшную на вид, мы берем из ямы, выкопанной в болоте. Но для тушения лесного пожара воды здесь недостаточно. Единственным вариантом остается встречный отжиг: когда навстречу одному пожару пускают другой. По всей длине будущего отжига надо выкопать минерализованную полосу – траншею, из которой извлечено все, что может гореть, чтобы искусственный пожар не «ушел» в сторону. Технику в тайгу не доставить, все делается вручную.

– Известно, десантник пять минут орел, остальное время – ишак, – шутят ребята.

Они растаскивают вилами и руками густой мох, перерубают топором и бензопилой корни, валят деревья, корчуют огромные пни, очищая землю до грунта. Порой шина бензопилы полностью скрывается в земле, пронизанной прочными корнями кедров и сосен.

Мы отдыхаем – лежим в траве и ждем, когда вскипит чайник на таежной «электроплитке» – поставленном торчком куске бревна с длинными пропилами, в которых разведен огонь. Мажемся лучшим местным средством от комаров и слепней – дегтем, болтаем.

– Десантники, блин! – юный Паша смотрит на паучка, который спускается с дерева на длинной паутинке, и хохочет.


Слепни (местное название - пауты), которых за несколько минут убил на себе один из десантников Авиалесоохраны во время тушения пожара. Лето 2012 года, тайга под Енисейском, близ деревни Назимово.Анна БаскаковаЧайник закипает, десантники разворачивают карамельки, бросая фантики на землю, я пытаюсь их собирать, надо мной посмеиваются: «Сегодня мы все равно здесь все сожжем». Мне показывают медвежьи затесы на деревьях, оказывается, медведи частенько топчутся на кромке пожара – в дыму их меньше беспокоят насекомые.

– У вас есть оружие? – спрашиваю я.

– Нет, раньше давали, а теперь перестали. Зимой, когда мы не работаем, надо его на хранение сдавать, платить… Один раз пришел в лагерь медведь, мы его бензопилой отгоняли.

Я знаю, что многие в команде прежде были парашютистами, и прошу ребят, пока мы пьем чай, вспомнить свои первые прыжки.

– Первый – он вообще не осознается никак, раз – и на земле, – улыбается опытный парашютист Костя, – вот во второй сидишь в самолете и думаешь: «Ну не дурак ли я?» А рядом товарищи, лица у всех зеленые, отказываться стыдно, вдруг и остальным страшно станет. Потом летишь, только что шумно было – и вдруг парашют раскрывается, даже не помнишь, дергал за кольцо или нет, и слышно, как жаворонки поют...

Все наперебой делятся воспоминаниями о периоде учебы и дружно приходят к выводу, что отбор происходит сам собой еще на этапе первых прыжков, многие сами понимают – «не мое», и уходят. А потом отбор происходит уже на пожарах. Из потока в сорок пять человек остается не более пяти-семи, очень уж тяжелая это работа. Я спрашиваю, насколько она опасна. Шутки смолкают, а лица у всех темнеют. Мне рассказывают о том, что в июне нынешнего года в Туве погибли одновременно восемь сотрудников «Авиалесоохраны», а девятый получил тяжелые ожоги. Я хочу обязательно съездить в Туву и узнать подробности трагедии, ведь кто-то наверняка виноват в гибели людей. Десантники считают, что виновных нет:

– Мы между собой эту ситуацию крутили-крутили, голову ломали, что бы они могли сделать, и получается – ничего, просто обстоятельства так сложились. Десантник, он всегда рискует, даже когда спит, потому что к нему в палатку запросто может медведь заглянуть…


Отжиг

Минерализованная полоса готова, Паша бежит вдоль нее и поджигает лес. Находиться на кромке становится все труднее: дым раздражает глаза, жар от деревьев идет невероятный. Время от времени то одно, то другое дерево вспыхивает целиком, от корня до макушки. Такие деревья здесь называют «свечками». Горящие частицы от «свечек» – «шпионы» – то и дело перелетают через минполосу и скрываются в лесу. Десантники носятся взад-вперед, каждый следит за своим маленьким участком, отыскивая «шпионов» и добивая их лопатами и водой из ранцевых огнетушителей. Иначе пожар станет неконтролируемым, придется отходить и делать заново всю работу.


Сергей, руководитель группы десантников Федерального резерва Авиалесоохраны, ожидает вылета на пожар. Енисейск, лето 2012 года.Анна Баскакова– В лесу найден шпион, будет расстрелян без суда и следствия! – Паша выбегает из леса с лопатой, на которой лежит кусок горящего мха, и радостно хохочет.

Величественная огненная стена постепенно встает перед нами и медленно уходит в лес, деревья начинают падать. Деревья здесь гораздо выше, чем в средней полосе, а корни у них неглубокие. Каждый ствол при падении задевает еще несколько, выворачивает их из земли, и весь этот «карточный домик» с грохотом рушится самым непредсказуемым образом.

– Слышишь, «лесоруб» в лесу работает? – весело говорят десантники, когда из леса раздается очередной треск от упавшего дерева.

Чем быстрее огненный вал доберется до кромки пожара, который сейчас идет в нашу сторону, тем быстрее будет окончено тушение.

Наступают сумерки, скоро работу придется прекратить, работать в темноте строго запрещено. Пока солнце окончательно не село, опытные инструкторы Сергей и Антон валят опасные деревья, в том числе и горящие, каким-то непостижимым для меня образом заранее понимая, куда именно они упадут и что при этом заденут.

– Господи, ну и работа у этих людей, они просто сделаны из железа, – думаю я.

Я жалуюсь, что не взяла с собой штатив, чувствительности моей камеры не хватает, а рядом со мной пылающие стволы бросают красные отблески на лица людей, на шину бензопилы, в стороны летят целые снопы искр, и вокруг синие сумерки. Печально, что я не могу все это снять! Вдруг передо мной ставят кусок ствола высотой в полтора метра.

– Вот тебе штатив, – смеется Сергей, старший группы, – командуй, куда его отнести?


Костя, который выжил

Маленький тувинский город Шагонар плавится от жары, над кладбищем парят огромные стаи черных коршунов. Я иду вдоль длинного ряда могил, на которых указана одна и та же дата смерти – 6 июля 2012 года, смотрю на молодые лица на фотографиях. Вдовы еще не совсем осознали, что у их детей больше нет отцов, еще говорят о тех, кто ушел, в настоящем времени. Они смотрят видео, скачанное из телефонов мужей, где те – веселые и здоровые, летают на парапланах, купаются в горных речках, хлебают суп из эмалированных мисок. Дома у всех более чем скромно, вернее, бедно. Только что каждая вдова получила по миллиону рублей, до совершеннолетия детей им будет выплачиваться пособие в размере отцовской зарплаты, и вроде бы даже семьям хотят выделить квартиры, ведь своего жилья нет почти ни у кого. Но женщины будто замерли внутри, они боятся проявить хоть какие-то эмоции, нарушить хрупкое душевное равновесие. Погибли не просто их мужья, погибли друзья, выросшие рядом на одной улице в крохотном городке, где все люди наперечет.


Вдова десантника Николая Новикова кладет цветы на могилу мужа. Тува, Шагонар, лето 2012 годаАнна БаскаковаПосле кладбища я еду к Косте Хайрутдинову, десантнику из Шагонара, который сумел выбраться из пожара в Бай-Тайгинском лесничестве целым и невредимым. Веранда оклеена фотообоями, изображающими интерьер охотничьего домика с чучелами птиц и с большим пылающим камином, и мне невольно вспоминается нарисованный очаг в каморке папы Карло.

– Мы с ребятами вместе выросли, рядом, в детстве в машинки играли, – говорит Костя. – Они, знаете, какие были? Витя Стремоусов умел верховые пожары тушить, когда они только начинались. Посмотрит внимательно, бежит туда – раз, раз, а потом и мы за ним. Колька Былев – мы один раз его оставили на таборе, приходим – а табор сгорел. Все, думаем, нет Кольки. Вдруг он выходит из кустов, весь закопченный, в прокопченной тельняшке, говорит – вот, я снарягу спас. Мы смеялись – наш Колька в огне не горит, в воде не тонет. Столько вместе пережили. Один раз сидим в лагере вечером, слышим, в яме, куда мы пустые консервные банки свалили, что-то брякает, фонариком посветили – волки.

Константин Хайрутдинов, десантник Шагонарского отделения Тувинской авиабазы, выживший на пожаре в Бай-Тайгинском лесничестве 6 июня 2012 года и спасший при этом новичка, сидит в своем доме в Шагонаре. Лето 2012 года.Анна БаскаковаКостя рассказывает о пожаре возле озера Кара-Холь, и картина становится настолько ясной, что мне начинает казаться, будто бы я сама присутствовала на этом тушении. Я явственно представляю лес между двумя горами, настолько редкий и чахлый, что заподозрить, будто сюда придет верховой пожар, почти невозможно, я вижу лысую вершину справа и старый горелый лес слева, ручеек, впадающий в озеро. Группа из четырнадцати человек за два дня вручную прорыла четыре километра минерализованной полосы – почти невозможная цифра. Оставалось совсем чуть-чуть, пара часов работы, когда от крохотной тучки, пришедшей к озеру, вдруг подул ветер, и по ущелью полетела стена огня со скоростью 30 км/час. Группа бросилась бежать вверх, к горельнику, ведь накануне все договорились, что если придет пожар, нужно спасаться именно в нем. Но дым стремительно густел, дышать становилось невозможно. Последние десятки метров преодолевали ползком, разрывая руками густой мох, в котором оставалось немного воздуха, делая жадные вдохи. Часть группы, которая свернула направо, исчезла в дыму, возможно, они просто заблудились, ведь совсем ничего не было видно, а может быть, попытались продвинуться к лысой вершине, на которой нечему было гореть. Остальные из последних сил продвигались налево.

Костя полз вверх по ущелью, почти теряя сознание от недостатка кислорода. В дыму он увидел неподвижно сидящего на земле новичка Максима и криками заставил его ползти за собой. Это сильно замедляло движение, но бросить парня Костя не мог. В итоге он все-таки вывел парнишку в старый горельник, оставшись при этом целым и невредимым. Когда пожар кончился, в небе уже парили коршуны, высматривая тела на пепелище. Из тех, кто побежал направо, в живых остался только Сергей Падерин. Он спасся, спрятавшись от огня в ручей, и остался живым, хотя и получил двадцатипятипроцентный ожог тела.

Косте и пятерым его друзьям после трагедии было страшновато работать на первых трех пожарах, потом ничего, привыкли заново. На места, освободившиеся в результате гибели ребят, претендовали 400 человек, отобрали из них – 12. Хорошие ребята, но такого, как прежде, в группе уже не будет – теперь там все по-другому.

– Костя, да ведь ты же герой, – говорю я, – ты на пожаре человека спас. Без тебя он бы из дыма не выполз. Тебя наверняка наградят.

– Наверное, не выполз бы, только никакой я не герой, – отвечает Костя, – не за что меня награждать, я Макса на себе не тащил, я на него только орал…


Начальство

В кабинете Владимира Ивановича Соколова, руководителя тувинской «Авиалесоохраны», нет ничего, кроме рабочего стола и стеллажа с документами. На столе в бухгалтерии лежат оформленные под стеклом портреты погибших, которые еще не успели повесить на стену. Соколову 63 года, он очень скромный и приятный человек и похож на лермонтовского Максима Максимовича. Мне тяжело приставать с расспросами, потому что глаза Владимира Ивановича, когда он вспоминает о трагедии, сразу наполняются слезами, а голос прерывается.

– Это группа такая была – они к себе слабых не брали, тех, кто плохо работает. Сплоченная группа, дружная. Я сам к ним прилетал в тот день в обед, видел, что немножко дымится. Вечером, когда я совершал второй облет, было сплошное задымление, подойти на воздушном судне стало невозможно. А когда вернулся на базу – узнал, что случилась беда, – срываясь, говорит Владимир Иванович.


Фотографии восьми десантников, погибших 6 июня 2012 года во время тушения пожара в Туве, в Бай-Тайгинском лесничестве, приготовлены для того, чтобы повесить их на стену на Тувинской авиабазе. Тува, Кызыл, лето 2012 года.Анна БаскаковаОн рассказывает о каждом погибшем с уважением и любовью, ведь почти все они были его учениками, почти детьми. Сережа Федотов окончил юридический факультет, но решил пойти по стопам отца-пожарного. Коля Новиков, Витя Стремоусов, Володя Кечил-Оол мечтали выучиться на парашютистов.

– Вы напишите, – повторяет Владимир Иванович, – что они были профессионалы, самые лучшие, самые работящие, они десятки раз спасались от верховых пожаров.

В кабинет входит Виктор Александрович Иванов, начальник парашютно-десантной службы. Один из погибших – инструктор Родион Хуурак, которого Виктор Александрович готовил на свое место, собираясь уйти на пенсию.

– Я знаю, что Родион шустрый, он впереди шел и мог бы убежать. Но он вернулся к ребятам и вместе с ними сгорел. Я до сих пор не могу в себя прийти. Я ведь сам его туда послал пятого июня, сам.

Я твердо понимаю – Соколов и Иванов ни в чем не виноваты. Такие начальники скорее отгрызут себе руку, чем повредят подчиненным. И будут брать на себя ответственность даже тогда, когда никакой вины на них нет. Как сейчас.

Около здания «Авиалесоохраны» стоят разноцветные палатки. Пока меня не было, в Кызыл прибыл очередной отряд Федерального резерва и вместе с ребятами с кызальской базы ждет отправки на пожар. Общежития у «Авиалесоохраны» нет, и десантники спят в палатках прямо здесь, на заднем дворе, моются в полевом душе, варят еду на костре. Меня приглашают присоединиться к обеду, раскладывают в железные миски гречку с тушенкой. Разносолов ребята позволить себе не могут: ставка пожарного десантника – всего 9 тысяч, и это без подоходного налога. В сезон получается по 20-30 тысяч в месяц, и для того, чтобы их заработать, нужно тушить непрерывно целый месяц, отдыхая не больше двух-трех дней. На многих висят кредиты, долги. И это – при адской, опасной работе, требующей многочисленных умений, физической силы, ловкости. Приходится не только прыгать с парашютом и спускаться по шнурам с сорокаметровой высоты, но и подолгу бежать в гору с тяжелым оборудованием в руках. Иногда лес бывает настолько захламлен, что каждые сто метров преодолеваются по полчаса, пожарные то балансируют по упавшим деревьям на высоте второго-третьего этажа, то пролезают под ними, то налаживают переправы через горные реки. И они ежесекундно рискуют собой, ведь рядом – огонь. При этом во всех новостях потушенные пожары, как правило, приписывают не «Авиалесоохране», а МЧС – журналистам некогда разбираться, кто именно справился с огнем.

Во внесезонье и сами пожарные, и их семьи вынуждены буквально перебиваться с хлеба на воду.

– Обидно, что к нам так относятся, – вздыхают ребята. – К нам американец приезжал по обмену опытом. Спрашивали, сколько зарабатываешь? Он смеется, говорит, сезон отработаю и могу потом месяц на Канарах жить. Хороший парень оказался, совсем свойский. К концу сезона подойдешь к нему, скажешь: «Дай ложку». Он ее оближет, о штаны вытрет и подает.

На вопрос, зачем же идти на такую тяжелую и малооплачиваемую работу, десантник Паша Веснин говорит, что «летающие пожарные» – это бродяги-романтики.


Сотрудник Енисейской авиабазы идет вдоль кромки отжига. Лето 2012 года, тайга под Енисейском, близ деревни Назимово.Анна Баскакова– Понимаете, новоселье на семи ветрах и все такое. Летаешь с места на место, где бы мы еще столько посмотрели? Я еще в четвертом или в пятом классе смотрел, как люди с вертолета прыгают, завидовал. И не думал, что сам таким стану. Когда пришел сюда на работу, целый сезон боялся зайти в контору, думал, там сверхлюди какие-нибудь работают. А оказалось – нет. У нас здесь Иванов, мы его «папа» между собой называем, он правда как отец. Учил меня кромку прощупывать, чтобы понять, не зарылся ли пожар под камни, в мох, и приговаривал: «Курицу, женщину и пожар лучше всего щупать руками».

– Люди платят деньги за то, чтоб выехать в тайгу, а мы в ней каждый день! И общение у нас не только на работе. Все праздники вместе отмечаем, Новый год, дни рождения. Героизм? Да какой тут героизм, и вообще у нас такое случается ­– обсмеешься, – ребята хохочут и просят парашютиста Саню рассказать, как на него напали две вороны, приняв его за особенно крупную хищную птицу.

– Саня, расскажи, как они тебе на энцефалитку нагадили и какими словами ты их называл, – наперебой кричат они.

– Да я им вежливо так объяснял, – хохочет Саня вместе со всеми, явно повторяя эту историю как минимум в сотый раз, но ко всеобщему удовольствию.

– О, про нас, кстати, песня есть! – вспоминает Паша Веснин. – Ее Иван Смышляев написал, такой рубаха-парень.

– Мы летали в такие дали, что не сразу-то и найдешь. Вертолета мы сутки ждали, невзирая на снег и дождь. Мы в воде ледяной не тонем и в огне почти не горим. Мы пожарные, это значит – настоящие мужики, – напевает он на мотив «Синей птицы».


Вместо эпилога

Статья практически готова, мне пора возвращаться. Мы с Соколовым и Ивановым прощаемся, сидя на лавочке у входа на базу под огромными старыми лиственницами. В воздухе пахнет мореной хвоей, на землю с шумом падают шишки. Вдруг оба начинают наперебой рассказывать мне, как было «раньше», словно прорвалась какая-то невидимая плотина. Раньше – это когда «Авиалесоохрана» была единой, федеральной и щедро финансировалась. При пятом классе пожарной опасности местные отделения «Авиалесоохраны» дважды в день облетали территорию с парашютистами на борту. Если в лесу замечали дымок – парашютисты немедленно высаживались поблизости и ликвидировали загорание. Почти на каждой базе работало не менее 80-100 парашютистов. Поэтому и не было таких больших пожаров, как сейчас. Но с 2007 года подразделения «Авиалесоохраны» передали в субъекты, тем самым была развалена наиболее оперативная система по борьбе с лесными пожарами, система с 75-летним опытом. Тува – регион дотационный, и средства на «Авиалесоохрану» в нужном количестве не выделяются. На керосин для самолетов нужно 200 миллионов в год, а дают всего 15. На базе должны работать как минимум 50 парашютистов, а сейчас их 11. Нет денег на новые парашюты, старые постепенно выходят из строя, нет возможности выучить молодежь.

Вертолет на всю Туву один-единственный, он выполняет множество функций, в том числе возит больных, и ждать, пока он освободится, приходится часами, иногда – днями. Многие молодые десантники мечтают стать парашютистами, но для этого надо закупить на базу круглые купола, на которых учатся, а каждый парашют стоит 250 тысяч. И еще нужно найти деньги на обучение, ведь за каждого новичка придется заплатить по 160 тысяч. Поэтому мониторинг теперь ведется в основном не во время полетов, а с помощью космических снимков, сделанных со спутников. Но на снимках пожары видны только тогда, когда они станут совсем большими, и группы в 6-10 человек вынуждены теперь тушить территории по пятьсот, а то и по тысяче гектаров.

Созданный нынешней весной Федеральный резерв «Авиалесоохраны», не связанный с конкретным регионом, работающий по всей стране, всего лишь попытка хотя бы частично воссоздать прежнюю структуру организации. Но сил резерва недостаточно, и единственным выходом из положения будет воссоздать «Авиалесоохрану» заново, на это потребуется как минимум лет пять, но сейчас, пока не ушли на покой пенсионеры, которые могут передать молодежи свой опыт, это еще возможно.

– У нас раньше на каждой точке стоял самолет, – вспоминает Соколов, – во время полета в самолете были готовые группы по 25 человек, реагировали вовремя на каждый маленький дымок.

– Так и должно быть при нормальной работе, – вторит Иванов, – пожар надо в зародыше тушить, надо летать, а не топливо экономить. Надо штат увеличить, надо увеличить зарплату, она с каждым годом становится не больше, а меньше, урезают где только возможно. Ребята за копейки работают. Желающих много, мы найдем, обучим. Если бы мы могли по-человечески работать, не было бы таких страшных пожаров, как сейчас, или как в 2010 году в Подмосковье.

Соколов и Иванов кажутся мне бойцами, которые не могут оставить свой пост. Они, словно солдаты Римской империи, которых давным-давно поставили защищать маленькую крепость где-нибудь в Галлии, но Империя уже почти развалилась, жалованье солдатам присылают редко, оружие вышло из строя, а денег на покупку нового нет. Но они все равно продолжают служить, пусть даже Империя превратилась в обломки. Просто потому, что не знают другого способа жизни, а солдаты для них – как дети, и передать их некому./rusrep.ru/

---