08.04.2007 Пока Корнелиусу Вандербильту удавалось справляться с конкурентами, его вполне устраивало, что фондовый рынок никак не регулируeтся. В 1862 г. нью-йоркские биржевики думали разорить миллионера, продавая вкороткую акции компании New York and Harlem Railroad, в которой ему принадлежал крупный пакет. В ответ он занял огромные деньги и скупил практически все акции. Тем, кто занимал акции для продажи, пришлось выкупать их обратно в 4 раза дороже. Единственное, что требовалось для комбинации Вандербильта, — надежная работа судов: короткие контракты, разорившие сотни людей, должны были быть выполнены безукоризненно.

Несколько лет спустя всемогущему хозяину заводов, газет, пароходов пришлось горько пожалеть о том, что за выпуском акций никто не следит. Руководители железнодорожной компании “Эри”, контроль над которой Вандербильт пытался получить путем скупки акций, отразили его атаку с изяществом, которое все могли наблюдать в России 1990-х. Джеймс Фиск и Джей Гулд, будущие титаны “эры гильдий”, каждый день допечатывали новые акции и выбрасывали их на рынок. Титаническая борьба с участием судей, полицейских и местных политиков закончилась тем, что соперникам пришлось соревноваться за то, кто предложит большую взятку членам ассамблеи штата Нью-Йорк, и идти на невеселую для обеих сторон мировую. Уроков эта история оставила немало: граждане поняли, что фондовый рынок без общественного контроля — настоящие джунгли, бизнесмены — что игра по правилам может быть лучше доброй ссоры, а политики — что установление правил игры может приносить не только общественную, но и личную выгоду.

За прошедшие сто с лишним лет подход к государственному регулированию бизнеса в капиталистической экономике изменился на 180 градусов. В конце позапрошлого века первые попытки регулирования отраслей промышленности встречали ожесточенное сопротивление со стороны бизнеса, в середине прошлого регулирование стало всеобъемлющим, чтобы к концу XX в. смениться модой на дерегулирование. Только за два года, 2004-2005, процедуры регистрации предприятий и выдачи лицензий были упрощены в 55 странах. Модное веяние затронуло и Россию. При раннем Путине, когда о национализации крупного бизнеса не шло и речи, было резко сокращено количество лицензируемых видов деятельности, упрощен порядок регистрации компаний и ограничены полномочия всевозможных проверяющих. И хотя развития эксперимент не получил, собранные благодаря ему данные помогли экономистам лучше понять, откуда берется госрегулирование.


ПРОЗА ЖИЗНИ


Возможен ли мир без регулирования? Никто не проверяет качество продуктов в магазинах, наличие средств для тушения пожаров в офисах, прочность построенных зданий, надежность выпущенных фирмой ценных бумаг. В идеальном мире либертарианца такое вполне возможно. По идее обеспечивать правильные стимулы для бизнесменов могли бы суды. Потребитель, отравившийся несвежим мясом, пострадавший от пожара на работе или потерявший родственника под руинами развлекательного комплекса, подает на виновника в суд, который и решает, должна ли была фирма повесить огнетушитель или не допустить попадания некачественного продукта на прилавок. Если должна — придется заплатить. Это заставляет фирмы хоть как-то беспокоиться о благосостоянии потребителей, а цели регулирования достигаются без прожорливой армии чиновников.


В Америке, модельном примере свободного капитализма, эта схема работала до середины XIX в., пока не появились компании настолько большие, что иски потребителей против них потеряли судебную перспективу. Суды, которые прекрасно справлялись с исками против продовольственных лавок, оказались совершенно беспомощны перед лицом железнодорожных компаний и быстрорастущих металлургических, банковских и нефтяных монополий1. Против Рокфеллера, Гулда, Меллона суд был бессилен.

Американский капитализм спасла политика: на неспособность судебной системы противостоять корпорациям политическая система ответила бурным ростом числа специальных регулирующих органов. Если раз за разом не получается убедить судью и присяжных, что пожар в поезде был результатом намеренной бездеятельности компании (у нее сильные адвокаты), то можно принять закон, который определит число огнетушителей на вагон, размер штрафа за их отсутствие и орган, занимающийся пересчетом огнетушителей.

Первыми руководителями агентств-регуляторов были энтузиасты, поставившие своей целью борьбу за общественное благо. Неудивительно, что первые теории регулирования говорили только о пользе государственного вмешательства. Да и последствия реформ давали себя знать: между 1900 г., когда появились первые нормативные требования к безопасности на железных дорогах, и 1915 г. количество жертв в расчете на пассажиро-милю упало в 25 раз! Кто бы мог подумать, что коррумпированными могут быть не только судьи, но и бюрократы, занимающиеся регулированием.


ИДЕАЛИСТЫ И ЗАГОВОРЩИКИ


Смотреть на роль регуляторов сквозь розовые очки экономистов прошлого века научил британец Артур Пигу. Его теория гласит, что без вмешательства государства часто будет наблюдаться либо монополизация рынка, либо, наоборот, избыточная конкуренция, не позволяющая рынку развиваться. В первом случае необходима антимонопольная политика, во втором — ограничения на вхождение в бизнес. Например, выдача лицензии. Проще всего видеть результаты этого подхода на примере российского рынка мобильной связи: если бы не антимонопольное регулирование, трем основным конкурентам — МТС, “МегаФону” и “ВымпелКому” — было бы выгодно объединиться либо проводить согласованную ценовую политику. Если бы для этого вида деятельности не нужна была лицензия, то, возможно, на рынок, требующий больших начальных инвестиций, никто бы и не вошел.

К 1960-м гг. стало ясно, что регулирование не столь прекрасная вещь, как казалось американским прогрессистам в начале XX в. Джордж Стиглер, в будущем первый нобелевский лауреат, сделавший научную карьеру в бизнес-школе, в работе 1962 г. сравнил средние цены за 25 лет на электроэнергию на регулируемых и нерегулируемых рынках и нашел, что они одинаковы2. Если утверждение о том, что регулятор способен сдерживать аппетиты монополиста, — это миф, то получается, что регулирование отрасли нужно тем, кто в ней уже работает. Таким фирмам выгодно, чтобы входные барьеры на их рынок были высокими. Неудивительно, заметил Стиглер, что регулирование так часто на практике оборачивается монополией. Именно в случае монополии выгода компаний, уже присутствующих на рынке, максимальна, а общественное благосостояние — по сравнению и с конкуренцией двух фирм, и с конкуренцией множества фирм — минимально. Конечно, не каждый регулируемый рынок становится монополией. Иной раз смотришь — формально монополии нет, но координация участников рынка в отдельных вопросах так сильна, что выгоду они получают не хуже монополии. Когда ассоциация провайдеров связи третьего поколения предлагает выделить на Россию ровно три, по числу крупнейших претендентов, лицензии на осуществление 3G-cвязи, это лучше любых учебников иллюстрирует точность теории Стиглера.


ТРЕТИЙ ПУТЬ


Под термином “естественная монополия”, знакомым каждому экономисту с первого курса, нередко скрывается нечто весьма неестественное — плод политических усилий. Если бы монополия образовывалась сама собой, то зачем нужны были бы законы, устанавливающие, что эта компания — единственный возможный поставщик электроэнергии, а та — обладает эксклюзивным правом поставлять газ в дома?

В 1980-е гг. выяснился любопытный факт: если в американском городе конкурируют сразу несколько электроэнергетических компаний, иногда даже проводящих параллельные провода, то цены в этих городах ниже, а качество услуг выше. Дерегулирование рынка электроэнергии в Калифорнии, предпринятое в самом конце прошлого века, основывалось именно на этих работах. А также на воспоминаниях о том, как сто лет назад железнодорожные компании прокладывали параллельные ветки из одного города в другой и ценовую конкуренцию на соседних вокзалах можно было наблюдать в режиме реального времени.

Андрей Шлейфер из Гарварда и Роберт Вишны из бизнес-школы Чикагского университета пошли дальше Стиглера3. По их версии, в экспансии регулирования заинтересованы прежде всего сами регуляторы. Лицензирование вводится там, где есть возможность собрать серьезные деньги за лицензии. Требования к качеству продукта устанавливаются там, где фирмы готовы много платить за то, чтобы их продукт признали соответствующим этим требованиям. Так в Средние века бароны перегораживали Рейн, отбирая у проплывающих мимо торговцев значительную часть товара. Когда баронов стало слишком много, торговля вдоль реки была практически парализована: ни один из баронов не понимал, что, устанавливая плату за проезд, он отбивает у купцов охоту проплывать не только через его заграждение (это-то он, максимизируя прибыль, учитывал), но и через заграждения других баронов. Санэпидемстанция и пожарная охрана — те же бароны. Немудрено, что там, где они действовали под общей крышей, выживать бизнесу было легче.


РУССКАЯ ЗАГАДКА


Екатерина Журавская и Евгений Яковлев из московского ЦЭФИРа взялись проанализировать, как сказалось принятие дерегуляционных законов раннего путинского периода на положении малого бизнеса в 20 регионах. Где реформы оказались успешными и что сыграло решающую роль в этом успехе? Ответы на эти вопросы позволяют ответить и на гораздо более общий вопрос: какой подход к регулированию наиболее продуктивен. Если прав Пигу, то дерегулирование должно было снизить объем и качество предоставляемых благ. По Стиглеру, эффект дерегулирования будет особенно заметен там, где высока концентрация бизнеса. По Шлейферу, дерегулирование приведет к росту производства и качества продукции.

Законы, принятые в 2001 г., радикально сократили число лицензируемых видов деятельности, установили “правило одного окна” для регистрации бизнеса, ограничили сроки рассмотрения заявок на регистрацию одной неделей, запретили одному и тому же органу проверять фирму чаще чем раз в два года. В теории Пигу, где действуют регуляторы, пекущиеся лишь об общественном благе, последнее правило должно вызвать ухудшение качества продукции. Использованная Журавской и Яковлевым база данных, которая обновлялась каждые полгода в течение четырех лет, позволяет не только видеть изменения в административной нагрузке на малый бизнес, но и оценивать издержки входа на рынок для новых фирм. Вот что удалось разглядеть. В регионах с большей прозрачностью государственных органов, низким уровнем коррупции и высокой долей региональных доходов в налогах реформа оказалась наиболее успешной: административная нагрузка на бизнес действительно снизилась. Дерегулирование прошло успешно, а значит, Пигу оказался не прав в споре со Шлейфером.

Вопрос о правоте Стиглера, используя опыт российских регионов, разрешить до конца не удалось. Наличие сильного промышленного лобби устойчиво способствовало успеху реформ — как и предсказывала теория Стиглера, которая постулирует, что бремя регулирования зависит от фирм, уже находящихся на рынке. Но снижение административных издержек в результате реформ отмечено для малого бизнеса, тогда как промышленное лобби, заказывающее музыку, — бизнес большой. Почему крупным фирмам оказалось выгодно облегчение условий для малого бизнеса, не очень понятно. Разве что российские бюрократы для них страшнее, чем конкуренты./smoney.ru/

---